Жизнь новозеландского подростка по имени Шейн Картер изменилась навсегда после одного весеннего вечера 1978 года. В нашей школе были танцы, будет рассказывать Картер через двадцать пять лет. На афишах было написано, что выступят The Enemy. В Данидине тогда было где-то около ста человек, врубавшихся в панк. Я был знаком со всеми, и они все наперебой уже несколько месяцев твердили мне, что The Enemy это единственная панк-группа в городе. Другое дело, что я их никогда не слышал и не видел своими глазами. И вот выходят они на мою школьную сцену, начинают играть и я понимаю, что это полный пдец. Из колонок доносился страшный шум, вокалист был одет в какой-то бомжарский плащ с капюшоном, из-за которого не видно было его лица, и орал в микрофон что-то нечленораздельное. Капюшон оторвался от плаща уже в середине первой песни, потому что гитарист случайно ударил вокалиста грифом гитары и как только это произошло, я узнал в певце Криса Нокса. Про Нокса я тогда слышал только, что он вечно бухой в жопу сидит в единственном в Данидине рок-клубе и дерется со всеми, кто ему хоть что-нибудь скажет, и вообще не подозревал, что он поет в The Enemy. Он со мной был не знаком, но, заметив меня в толпе школьников, видимо, вспомнил, что видел меня раньше, и вдруг, глядя на меня абсолютно отсутствующим взглядом, начал махать кулаками и орать в микрофон, что сейчас спустится со сцены и придушит меня. Он был чистым, абсолютным воплощением зла. Я не мог двинуться, стоял посреди зала с отвисшей челюстью и думал: Ну все, мне хана. К счастью, тут на сцену выбежал ошеломленный директор с охранниками и выгнал The Enemy восвояси. Ну а я на следующий день встретил Нокса в магазине пластинок, пошел к нему домой, укурился, как никогда в жизни, поговорил с ним о музыке и подружился на всю жизнь.
Жизнь новозеландского подростка по имени Шейн Картер изменилась навсегда после одного весеннего вечера 1978 года. В нашей школе были танцы, будет рассказывать Картер через двадцать пять лет. На афишах было написано, что выступят The Enemy. В Данидине тогда было где-то около ста человек, врубавшихся в панк. Я был знаком со всеми, и они все наперебой уже несколько месяцев твердили мне, что The Enemy это единственная панк-группа в городе. Другое дело, что я их никогда не слышал и не видел своими глазами. И вот выходят они на мою школьную сцену, начинают играть и я понимаю, что это полный пдец. Из колонок доносился страшный шум, вокалист был одет в какой-то бомжарский плащ с капюшоном, из-за которого не видно было его лица, и орал в микрофон что-то нечленораздельное. Капюшон оторвался от плаща уже в середине первой песни, потому что гитарист случайно ударил вокалиста грифом гитары и как только это произошло, я узнал в певце Криса Нокса. Про Нокса я тогда слышал только, что он вечно бухой в жопу сидит в единственном в Данидине рок-клубе и дерется со всеми, кто ему хоть что-нибудь скажет, и вообще не подозревал, что он поет в The Enemy. Он со мной был не знаком, но, заметив меня в толпе школьников, видимо, вспомнил, что видел меня раньше, и вдруг, глядя на меня абсолютно отсутствующим взглядом, начал махать кулаками и орать в микрофон, что сейчас спустится со сцены и придушит меня. Он был чистым, абсолютным воплощением зла. Я не мог двинуться, стоял посреди зала с отвисшей челюстью и думал: Ну все, мне хана. К счастью, тут на сцену выбежал ошеломленный директор с охранниками и выгнал The Enemy восвояси. Ну а я на следующий день встретил Нокса в магазине пластинок, пошел к нему домой, укурился, как никогда в жизни, поговорил с ним о музыке и подружился на всю жизнь.
Жизнь новозеландского подростка по имени Шейн Картер изменилась навсегда после одного весеннего вечера 1978 года. В нашей школе были танцы, будет рассказывать Картер через двадцать пять лет. На афишах было написано, что выступят The Enemy. В Данидине тогда было где-то около ста человек, врубавшихся в панк. Я был знаком со всеми, и они все наперебой уже несколько месяцев твердили мне, что The Enemy это единственная панк-группа в городе. Другое дело, что я их никогда не слышал и не видел своими глазами. И вот выходят они на мою школьную сцену, начинают играть и я понимаю, что это полный пдец. Из колонок доносился страшный шум, вокалист был одет в какой-то бомжарский плащ с капюшоном, из-за которого не видно было его лица, и орал в микрофон что-то нечленораздельное. Капюшон оторвался от плаща уже в середине первой песни, потому что гитарист случайно ударил вокалиста грифом гитары и как только это произошло, я узнал в певце Криса Нокса. Про Нокса я тогда слышал только, что он вечно бухой в жопу сидит в единственном в Данидине рок-клубе и дерется со всеми, кто ему хоть что-нибудь скажет, и вообще не подозревал, что он поет в The Enemy. Он со мной был не знаком, но, заметив меня в толпе школьников, видимо, вспомнил, что видел меня раньше, и вдруг, глядя на меня абсолютно отсШейн Картер, в восьмидесятых в составе группы Straitjacket Fits написавший, пожалуй, лучшую в истории Новой Зеландии (а, может быть, и одну из лучших вообще) песню She Speeds, был далеко не единственным человеком, кого Крис Нокс изменил и вдохновил. Для того чтобы это понять, достаточно прочитать прекрасную статью Арсения Князькова про сцену Данидина, одно из самых плодовитых и влиятельных музыкальных сообществ в истории независимой музыки, и узнать, что для всех этих новозеландских групп вроде The Clean, The Chills или The Verlaines, которых потом записывали в учителя Pavement или Yo La Tengo, Крис Нокс был кумиром, отцом, вдохновителем и человеком, который в свое время первым отважился а главное, сумел записать их. Еще можно, например, посмотреть документальный фильм Heavenly Pop Hits про все тот же данидийский саунд и убедиться в том, что в разговорчивом, очаровательном, обладавшим прекрасной мимикой и недюжинным умением убеждать Ноксе всегда было то обаяние целеустремленности и собственной правоты, которое свойственно лучшим учителям. Наконец, можно послушать вышедший два года назад альбом Stroke, который был записан после того, как с Ноксом случился инсульт, почти отнявший у него способность говорить и двигаться, и услышать, как песни Нокса поют Билл Каллахан, Джефф Мэнгам, Лу Барлоу и многие другие великие люди, а Джон Дарниелль из The Mountain Goats произносит короткую, но вдохновенную речь о том, как знакомство с Ноксом да-да, и у него тоже изменило его жизнь.
She Speeds, та самая великая песня Шейна Картера, которой не было бы без Криса Нокса и Tall Dwarfs
Из все той же статьи Князькова и из того же Heavenly Pop Hits можно узнать еще одну важную деталь про Нокса: при всех своих доброте и дружелюбии он мог быть и раздражительным, злым, мстительным. В фильме есть очень показательный момент, когда человек из относительно забытой даже по меркам новозеландской поп-сцены группы Sneaky Fingers обвиняет Нокса в том, что он в свое время сделал все возможное, чтобы развалить коллектив. Однажды я разговаривал с Грэмом Джеффрисом, другим хорошим новозеландским музыкантом, состоявшим в группах This Kind of Punishment и The Cakekitchen (несколько лет назад его привезла в Россию для записи своего альбома московская группа Dairy High); среди прочего, речь зашла и о Ноксе и Джеффрис, феноменально открытый человек, весь вечер травивший байки о молодости, помрачнел и сообщил, что про Нокса не будет говорить ничего, потому что ничего хорошего сказать о нем не может. Обрывки различных интервью, воспоминания современников и прочие источники единогласно указывают на то, что Нокс бывал очень жестоким и корыстным и успел испортить с очень многими отношения. Сложный, парадоксальный, противоречивый характер Нокса прекрасно раскрывается во многих песнях, которые он успел записать или под своим именем, или в составе группы Tall Dwarfs, песнях, в которых удивительным образом сосуществуют доброта и ненависть, беззастенчивый юмор и страх, простые слова и хитросплетенные истории сумасшествия, пленительные мелодии и атональный скрежет. Песнях, аналогов которым и не подберешь.
Непростой характер Нокса подтверждается в том числе и тем фактом, что среди его бесконечных друзей-музыкантов нашелся лишь один, с кем у него по-настоящему получилось сколотить совместную группу. Нокс познакомился с Алеком Батгейтом в 1977 году, встретив его (где же еще) в музыкальном магазине, Батгейт пришел туда продавать лишнюю копию сингла The Damned Neat, Neat, Neat, который Нокс в то время безуспешно искал уже несколько месяцев. Именно вместе с Батгейтом они и основали The Enemy а когда та развалилась, собрали новую группу, Toy Love. От The Enemy не осталось практически ничего, Toy Love просуществовали чуть дольше, были более плодовиты и даже умудрились выйти на международный уровень (вся их история изложена и зафиксирована в изданной семь лет назад ретроспективе группы Cults). Нокс с Батгейтом сначала переехали в Веллингтон, потом отправились зарабатывать славу в Австралию но там полностью провалились и потеряли кучу денег; и надо сказать, что этот сюжет прекрасно коррелирует с их незамысловатыми двухминутными поп-панк-песнями, которые явно ориентировались на тех же The Damned и Split Enz (главную новозеландскую группу того времени, наряжавшуюся в броские костюмы и дававшую порой запредельно истеричные концертные выступления). Остававшиеся сердцем в провинциальном Данидине, куда новые британские пластинки обычно доходили спустя несколько месяцев после их появления в Окленде или Веллингтоне, лидеры Toy Love сочиняли пусть и умную и запоминающуюся, но ужасно неоригинальную и стремительно выходившую из моды музыку. В 1980-м те же Split Enz заиграли уступчивый нью-вейв и соорудили свой первый хит I Got You (а еще позже перевоплотились в совсем успешную группу Crowded Houses); Нокс и Батгейт же вернулись в Данидин без группы, без денег и без какой-либо творческой уверенности в себе.
За свое короткое время существования Toy Love еще успели снять клип на песню Squeeze. Да, в те далекие годы клипы нередко выглядели примерно так
По счастью, как раз в Данидине их встретили как героев. Тот самый вчерашний школьник Шейн Картер, собравшие группу The Clean братья Килгуры, с которыми Нокс в свое время неоднократно дрался, лидер The Chills Мартин Филлипс, посетивший некогда вообще все концерты The Enemy, и прочий наглый молодняк в интервью студенческим газетам хором объявляли Toy Love своим главным ориентиром и тем самым убедили Нокса, который было решил пойти учиться в киношколу, не бросать музыку. Вооружившись четырехдорожечным магнитофоном, они с Батгейтом принялись доказывать всем, что теперь уже ни на кого не хотят быть похожими, а к музыке относятся исключительно как к удовольствию.
При первом знакомстве с ранними записями Tall Dwarfs (по словам Нокса, название было позаимствовано из самого омерзительного анекдота на свете) слово удовольствие, впрочем, вряд ли может прийти на ум. Понять эту музыку с наскока невозможно. Первые песни Tall Dwarfs зачастую записаны с использованием минимально возможной аппаратуры, сыграны при помощи настроенных на только создателям известные лады гитар и поломанного синтезатора, а вместо ударных тут то предметы домашнего обихода, то голоса самих Нокса с Батгейтом. Hello Cruel World и The Short and Sick of It, два сборника ранних мини-альбомов группы, это где-то посередине между тем самым данидинским звуком и новозеландскими же пионерами нойза вроде The Gordons или The Dead C. В этих песнях, с одной стороны, есть место изобретательным мелодиям, сочиненным с оглядкой на The Beatles или на The Beach Boys; с другой в них много пустот, чистейшей звуковой агрессии и странных музыкальных флуктуаций: какой-то бубнеж, истошные крики, куплеты, обрывающиеся на полуслове, и так далее. Сначала кажется, что в этих домашних записях с края света нет вовсе никакой логики; потом становится понятно, что в том и суть: это попытка сделать чистопородную поп-музыку без необходимой для этого логики и здравомыслия. Даже в самой ясной песне ранних Tall Dwarfs исполненном с торжественностью национального гимна рассуждении о бесполезности всего сущего Nothings Going to Happen находится место и той самой пустоте, и хаосу, и недосказанности.
В конце восьмидесятых Алек Батгейт перебрался жить в Веллингтон и участники Tall Dwarfs теперь были вынуждены записывать музыку удаленно, посылая черновые варианты песен туда и обратно по почте. Казалось бы, несвязность их песен должна была только возрасти, однако случилось нечто прямо противоположенное. Выпущенный в 1990-м, на девятом году существования дуэта, первый (!) полноценный альбом Tall Dwarfs ясно свидетельствовал: Нокс с Батгейтом значительно упростили свою музыку. Записанные все в тех же примитивных условиях и на тех же инструментах песни начали тяготеть к строгим структурам и стали куда более сфокусированными, чем раньше. И Fork Songs (второй альбом группы), и 3 EPs (сборник мини-альбомов начала 90-х) это большие собрания именно что песен, но песен предельно странных, аутсайдерских, оригинальных, трудноописуемых и в большинстве своем замечательных. Маниакальные быстрые вещи соседствуют здесь с нежнейшими акустическими балладами, а диковатые квазиюмористические монологи с монолитным краутроковым монстром Neusyland; причем во всей этой чересполосице отчетливо читается единый смысл: и Fork Songs, и 3 EPs это шедевры психоделической поп-музыки, созданной будто бы шизофреническим сознанием, принимающим свою болезнь, понимающим ее и пытающимся над ней еще и пошутить.
Одно из редких выступлений Tall Dwarfs на телевидении. Выглядит это примерно так же странно, как звучит музыка группы
Той же шизофренией наполнены и сольные альбомы Нокса начала 90-х (в частности, Seizure, Croaker и Songs of You and Me), которые, в общем, не очень отличаются от записей Tall Dwarfs чуть менее странные, чуть более коммерческие, с чуть большим инструментальным разнообразием (присутствует, например, виолончель), но и только. Есть, правда, существенный момент: в некоторых песнях Нокс неожиданно перестает дурачиться, говорить абстракциями и раскрывается по-настоящему. Главный пример гитарная баллада Not Given Lightly, шикарное посвящение его спутнице жизни и детям, в Новой Зеландии пользующаяся примерно такой же популярностью, как Dont Dream Its Over Crowded House (в частности, Not Given Lightly сопровождаются 90 процентов свадебных церемоний в Новой Зеландии). Это, возможно, и правда лучшая и уж точно самая проникновенная песня, которую Нокс написал; проникновенности ей добавляет то печальное обстоятельство, что Барбара Уорд, та самая спутница жизни, в честь которой Not Given Lightly написана, бросила Нокса сразу после его инсульта ради бывшего министра энергетики Новой Зеландии.
Этот клип Крис Нокс еще и сам срежиссировал
В нулевых Tall Dwarfs и Нокс впервые со времен Toy Love выбрались на запись в студию. Первые в итоге издали частично созданный при помощи Джеффа Мэнгама и Elf Power альбом The Sky Above the Mud Below, Нокс сольно пластинку Chris Knox The Nothing. Обе эти пластинки полностью совпадают с альбомами 90-х с точки зрения методов, но не совпадают с точки зрения звука и потому проигрывают своим предшественникам в шарме и изобретательности. Сам Нокс в последнее десятилетие отошел от музыки, занялся сочинением критических колонок в прессу и придумал собственную телепрограмму про любимые фильмы. Впрочем, пресловутый инсульт застиг Нокса как раз за работой над новой пластинкой, которая теперь вряд ли будет издана; сам он, впрочем, сдаваться не собирается и планирует записать еще один альбом. Вероятно, учитывая тот факт, что Нокс не может теперь ни разговаривать, ни контролировать мелкую моторику, это будет сложно. Вероятно, если у него все-таки получится, это будет странно. Но хочется верить, что всегда отстаивавший право быть аутсайдером Нокс, которого не сломили ни фиаско Toy Love, ни отъезд своего единственного соавтора, Нокс, который в молодости не проиграл ни одной драки в богом забытом данидийском баре, одержит победу и в главном бою своей жизни и все-таки сможет записать новую пластинку. В конце концов, кому вдохновлять людей подобным примером, как не ему.
Sunday Song, единственная пока песня Нокса, записанная им после инсульта
Источник: afisha.ru