70 лет назад, 28 июля 1942 года, Иосиф Сталин подписал знаменитый приказ №227, более известный как «приказ „Ни шагу назад!“.
Неизвестно, почему документ был оформлен не как приказ Верховного Главнокомандующего, а как приказ наркома обороны. Сталин во время войны совмещал в одном лице обе должности.
Критическая обстановка
70 лет назад, 28 июля 1942 года, Иосиф Сталин подписал знаменитый приказ №227, более известный как «приказ „Ни шагу назад!“.
Неизвестно, почему документ был оформлен не как приказ Верховного Главнокомандующего, а как приказ наркома обороны. Сталин во время войны совмещал в одном лице обе должности.
Критическая обстановка
К середине лета 1942 года на южном участке советско-германского фронта сложилась критическая ситуация. После неудачных для Красной армии майских операций под Харьковом и на Керченском полуострове, которые многие историки именуют не иначе как Харьковской и Керченской катастрофами, стратегическая инициатива перешла к неприятелю.
28 июня 4-я танковая армия генерала Гота прорвала фронт и устремилась к Дону, 7 июля немцы частично захватили Воронеж, 23 июля взяли Ростов-на-Дону и продолжали продвигаться к Северному Кавказу и Волге, в отдельные дни проходя до 50 километров.
После поражения немцев под Москвой Сталин и высшие военачальники уверовали в скорую победу, оказавшись в плену аналогий с 1812 годом. В праздничном первомайском приказе по Красной Армии 1942 год был назван «годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев».
«Головокружению от успехов» способствовали фантастические данные ГРУ, оценившего потери вермахта к 1 марта 1942 года в 6,5 млн человек, тогда как на деле они едва превысили один миллион.
На переоценку своих сил наложился крупный стратегический просчет. До лета 1942 года Сталин был уверен, что немцы повторят попытку захватить Москву, и считал южное направление второстепенным.
Летние неудачи оказались особенно морально тяжелы именно потому, что страна уже вздохнула с облегчением. В отличие от 1941 года, их невозможно было объяснить внезапностью нападения.
Положение усугублялось тем, что отступать приходилось не от западной границы, а можно сказать, из сердца державы. Под оккупацией оказались ключевые сельскохозяйственные и промышленные районы с населением около 70 миллионов человек.
«Если оглянуться, то скажу, что я не мог представить себе, как же мы сумеем выйти из этого положения», — писал в воспоминаниях Никита Хрущев, занимавший в то время должность члена Военного совета фронта.
Проект приказа готовил начальник Генштаба Александр Василевский, однако, по его воспоминаниям, «от того, что я написал, почти ничего не осталось, Сталин забрал мой проект и все мне искромсал».
В частности, Верховному принадлежало авторство фразы о том, что советские люди «проклинают» Красную армию за отступление.
В начале пространной преамбулы Сталин в сильных выражениях развенчивал точку зрения, будто отступать можно долго, страна у нас большая.
Затем, неожиданно для многих, с похвалой отозвался об опыте противника: в декабре 1941 года Гитлер издал не менее знаменитый «стоп-приказ», которым, в частности, в вермахте вводились штрафные роты.
Далее следовал категорический запрет отступать без приказа (командирам до дивизионного уровня включительно фактически вообще запрещалось принимать такие решения самостоятельно), и перечень карательных мер, главной из которых стал учреждение штрафных рот и батальонов.
Штрафные батальоны
Штрафные батальоны в количестве от одного до трех на каждый фронт численностью по 800 человек в каждом предназначались для провинившихся офицеров, штрафные роты (по 150-200 человек, от пяти до десяти в каждой армии) — для солдат и сержантов.
Детальное «Положение о штрафных ротах и батальонах» было издано 26 сентября 1942 года за подписью Георгия Жукова.
Сталин озаботился тем, что проштрафившиеся летчики будут использоваться не по назначению, и приказом от 4 августа 1942 года создал в воздушных армиях штрафные эскадрильи.
Командиры и комиссары от батальонного уровня и выше могли быть наказаны только по приговору военного трибунала фронта, младшие офицеры — личным приказом командира дивизии или командующего армией, рядовые — приказом командира полка.
На все командные должности в штрафных ротах и батальонах назначались обычные офицеры «из наиболее волевых и наиболее отличившихся в боях». Бывали случаи, когда в бою штрафник заменял убитого командира, но в обычной обстановке не мог командовать даже в виде исключения.
Командиры штрафных подразделений пользовались большими привилегиями в плане исчисления выслуги для присвоения очередных званий и назначения пенсии и повышенными дисциплинарными правами. Комбат приравнивался в этом смысле к командиру дивизии и мог расстреливать подчиненных на месте без суда.
Штрафные роты были гораздо многочисленнее, но сегодня об их существовании, кроме специалистов, мало кто и помнит. В массовом сознании, литературе и кинематографе закрепились «штрафные батальоны» — вероятно, потому, что офицеры, как люди образованные, оставили больше воспоминаний.
Всего за годы войны были созданы 65 штрафных батальонов и 1037 штрафных рот, через которые прошли в общей сложности 427 тыс. 910 человек (в Германии — примерно 198 тыс.).
Максимальное количество одновременно действовавших штрафных рот было зафиксировано в июле 1943 года (335). Число штрафбатов в 1944 году сократили до 11.
Стандартный срок наказания составлял три месяца. После этого военнослужащий возвращался в обычные части с восстановлением в звании, наградах и правах. Но шансы на выживание были мизерны: штрафников использовали на самых опасных участках. В приказе № 227 так и говорилось: «дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной».
При этом версия, будто штрафников в массовом порядке бросали в штыковые атаки без огневой поддержки и вообще чуть ли не нарочно стремились загубить, воспоминаниями фронтовиков, в основном, не подтверждается.
В одном отношении советские штрафные подразделения были гуманнее немецких: выражение «искупить кровью» трактовалось буквально, и за ранение или особое отличие в бою штрафник получал досрочное освобождение с переводом в обычные войска. Бытовала фраза: «в штрафбат до первой крови».
Погибшие офицеры автоматически восстанавливались в званиях и их семьям назначались пенсии на общих основаниях.
Широко распространенное мнение, что штрафникам запрещали кричать «ура», и они шли в атаку молча или с утробным рыком «Гу-га», вероятно, возникло не на пустом месте: на фронте даже возникло выражение: «взять на гу-га». В то же время письменные приказы на этот счет неизвестны.
Военный историк Александр Пыльцын, во время войны командовавший ротой в штрафбате 1-го Белорусского фронта, пишет, что, по крайней мере, в его части кричали и «ура!», и «За Родину, за Сталина!» — все как везде.
В штрафные подразделения попадали по-разному: и за реальное малодушие в бою, и за невыполнение приказа, который физически невозможно было выполнить, и за общеуголовные преступления, и из-за плохих отношений с начальством или особистской паранойи.
Александр Пыльцын вспоминает, что один из бойцов его роты оказался после ранения в госпитале недалеко от родного города, в письме попросил жену навестить его, та ответила: «У меня такие обстоятельства, что я не могу». Офицер сбежал домой, застал супругу с «обстоятельством» и убил обоих.
Другой был специалистом по ремонту корабельных радиостанций, а заодно хорошо знал немецкий язык. Проверяя аппаратуру, наткнулся в эфире на речь Геббельса, что-то перевел товарищам и на другой день был отправлен в штрафбат за «содействие вражеской пропаганде».
В советское время существование штрафных подразделений секретом не являлось, но обсуждение этой темы не приветствовалось. Первым привлек к ней общественное внимание Владимир Высоцкий знаменитой песней «Штрафные батальоны».
При всех художественных достоинствах текста поэт опирался на распространенное, но неверное представление о штрафниках как бывших уголовниках.
В 1942-1943 годах на фронт были отправлены около 157 тысяч осужденных за нетяжкие и неполитические преступления (освобождать всех поголовно и «крест-накрест заколачивать» лагерные ворота, как поется в другой песне Высоцкого, никто не собирался). В штрафные роты попали около 10% из них, а уж в офицерском штрафбате бывшие зэки не могли появиться даже теоретически.
Без жалости к своим
Текст приказа №227 опубликовали только в 1988 году, но о его существовании знали, поскольку в свое время он был зачитан всему многомиллионному личному составу вооруженных сил и, по воспоминаниям фронтовиков, произвел колоссальное впечатление.
Современные исследователи задались вопросом, почему, собственно, именно этот приказ так запомнился?
Его принято считать апофеозом жестокости, по мнению одних, непростительной, с точки зрения других, — неизбежной в тогдашней обстановке.
Между тем самые крутые, по оценке современного исследователя Владимира Бешанова, «людоедские» меры были приняты еще летом 1941 года.
16 июля вышло постановление ГКО №169 («отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют позорную трусость и превращаются в стадо баранов»). Далее следовали фамилии девяти арестованных генералов, часть из которых к тому моменту была уже расстреляна.
На следующий день постановлением ГКО №187 Особые отделы были выведены из-под контроля армейского командования и переданы в управление НКВД. Главным, разумеется, было не изменение ведомственной подчиненности, а поставленные задачи: «дать Особым отделам право ареста дезертиров, а в необходимых случаях и расстрела их на месте».
16 августа Сталин, Молотов, Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Шапошников и Жуков подписали приказ Ставки №270 «О случаях трусости и сдачи в плен и мерах по пресечению таких действий», по оценке историка Марка Солонина, не имеющий аналога в военных анналах цивилизованных стран: «командиров и политработников, сдающихся в плен, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту…»; «семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи…», «уничтожать их [сдающихся в плен] всеми средствами, как наземными, так и воздушными…».
О том, что значило во время войны лишение карточек, говорят данные Центрального статистического управления на лето 1943 года: средняя зарплата по стране — 403 рубля в месяц, рыночная цена килограмма черного хлеба — 100 рублей.
Документ сохранял силу до 1956 года, служа юридической базой для репрессий и дискриминации в отношении бывших военнопленных.
Вступив в сентябре 1941 года в должность командующего Ленинградским фронтом, Георгий Жуков издал приказ о том, что семьи сдавшихся в плен военнослужащих будут расстреливаться.
Даже по меркам того времени будущий «маршал Победы» проявил дикое самоуправство: никто не уполномочивал его распоряжаться жизнями гражданских людей в тылу. И как, интересно, представлял он себе реализацию приказа: семьи сдавшихся на всех остальных фронтах будут «всего лишь» лишаться карточек, а сдавшихся на Ленинградском фронте — расстреливаться? Находившемуся в те дни в городе секретарю ЦК Георгию Маленкову пришлось вмешаться и своей властью отменить чудовищное распоряжение.
12 сентября 1941 года Директивой Ставки №001919 в действующей армии были официально созданы заградительные отряды, просуществовавшие до 29 октября 1944 года. Впрочем, в тылу 4-й армии заградотряды расставлялись уже 25 июня. 17 июля начальник управления политпропаганды Юго-Западного фронта докладывал в Москву: «По неполным данным заградотрядами задержано за период войны 54000 человек».
К 10 октября 1941 года заградотряды задержали 657 тыс. 364 военнослужащих, по разным причинам отставших от своих частей, около 26 тыс. из них были расстреляны.
Пышным цветом расцвели в армии самочинные расстрелы и рукоприкладство, так что 4 октября пришлось издать полный вопиющих примеров приказ наркома обороны №0391 «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями».
Предел жестокости и устрашения был достигнут задолго до приказа «Ни шагу назад!», и в этом плане поразить военнослужащих Красной армии он ничем не мог.
О пользе правды
Единомыслия в обществе не было даже в сталинское время. Справка управления Особых отделов НКВД «О реагировании личного состава на приказ №227» содержит многочисленные примеры критических и пессимистичных высказываний.
«Военврач 3-го ранга Ольшанецкий в беседе высказал: „Приказ Ставки — последний крик отчаяния, когда мы уже не в силах устоять против немцев. Все равно из этого мероприятия ничего не получится“.
«Красноармеец Шелопаев заявил: „Для нашего народа какой хочешь приказ пиши, все равно выполнять, как и предыдущие приказы, не будут. Ведь в других приказах тоже говорилось, что с трусами и паникерами надо вести беспощадную борьбу, вплоть до расстрела на месте. Скоро его забудут“.
«Санинструктор Демченко после объявления приказа сказал: „Все это не поможет. Или свои всех перебьют, или все сдадутся в плен, но наша не возьмет“.
При этом по оценке генерала армии Сергея Штеменко, «приказ №227 чрезвычайно благотворно повлиял на боеспособность войск».
«Приказ №227 — один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности. Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время. В приказе нас, прежде всего, привлекало его социальное и нравственное содержание», — указывал в воспоминаниях маршал Василевский.
Можно сказать, что советские военачальники не могли написать ничего иного. Однако и немецкое командование отмечало, что после приказа «Ни шагу назад!» сопротивление Красной армии усилилось.
Современные исследователи видят разгадку в том, что Сталин в первый и, возможно, единственный, раз за всю войну сказал людям горькую правду.
Характерна разница в стилистике приказов 1941-го и 1942 годов. В документах начального периода войны Сталин не апеллировал к высоким чувствам, а ругался, грозил и с циничной деловитостью доводил до сведения своих солдат, что их семьи взяты в заложники. Для приказа №227 он нашел слова, способные взять за душу.
«Так чем же все-таки „благотворно повлиял на боеспособность“, а что это действительно так, признал даже противник, приказ №227? — пишет Владимир Бешанов. — А тем, что впервые за войну и, пожалуй, за 25 лет своего существования советская власть вместо сказок о десяти миллионах уничтоженных фрицев, антифашистских восстаниях в Европе, победах под Харьковом, призываемых в немецкую армию инвалидах с физическими недостатками и неспособности „разложившегося и обескровленного“ вермахта к наступательным операциям сказала армии и народу правду — страна находится на краю гибели, дальше отступать некуда, вопрос стоит теперь только так: победить или умереть».
«Повсюду чтение сопровождалось тяжелыми размышлениями — такие приказы издают лишь в момент величайшей опасности. Велика огромная Россия, но отступать уже некуда. Реальность стояния на краю открылась, будучи провозглашенной с самой высокой трибуны. Не все солдаты стояли, чувствуя ствол, упершийся им в спину; не каждый случай самоотверженности и мужественного сопротивления был результатом насилия и страха. Приказ №227 не смог бы подействовать, если бы его дух не отвечал внутреннему настрою нашего народа», — полагает другой в целом антикоммунистически настроенный исследователь, Анатолий Уткин.
Источник: bbc.co.uk