С Гарри Бардиным я познакомилась в доме художника Бориса Диодорова. Таким образом, тогда произошло два удивительных события: я-то думала, что Диодоров, художник который нарисовал мои самые любимые иллюстрации к сказкам Андерсена и к «Путешествию Нильса с дикими гусями» — человек из позапрошлого века, а он оказался живой и прекрасный, и Гарри Бардин, чьи мультфильмы всегда представлялись мне делом нерукотворным, тоже оказался человеком неотразимого обаяния.
С Гарри Бардиным я познакомилась в доме художника Бориса Диодорова. Таким образом, тогда произошло два удивительных события: я-то думала, что Диодоров, художник который нарисовал мои самые любимые иллюстрации к сказкам Андерсена и к «Путешествию Нильса с дикими гусями» — человек из позапрошлого века, а он оказался живой и прекрасный, и Гарри Бардин, чьи мультфильмы всегда представлялись мне делом нерукотворным, тоже оказался человеком неотразимого обаяния.
Бардин снял много удивительных мультфильмов, но его «Гадкий утенок», который вышел на экраны в 2010 году — это не просто произведение искусства, но и настоящий поступок. Потому что он поставил перед собой исключительно сложную, почти невыполнимую задачу и исполнил задуманное, то есть продолжал полет при полной остановке двигателя — закончились деньги. Вот почему у него все и получилось. Он умеет летать и поэтому сумел рассказать о том, как взлетел утенок, оказавшийся лебедем. В пору отвратительных «кассовых» фильмов и сериалов о том, как нужно зарабатывать деньги и что бывает с теми, кто зарабатывать не умеет или не готов ради этого на полное расчеловечивание, он решился напомнить о чуде и взял на себя его защиту. И сделал это с той безудержной радостью, которая всегда наполовину состоит из грусти, весело и под бессмертную музыку. Сейчас везде другая музыка, другие радости и другое веселье, поэтому поступок был отчаянный. Но у него получилось и теперь утенок Бардина недостижим для охотников, которым нужна дичь на ужин.
И вот он мне звонит и приглашает 14 мая в Овальный зал Библиотеки иностранной литературы.
Оказалось, что Бардин написал книгу воспоминаний «И вот наступило потом…» и пригласил друзей отпраздновать ее выход в свет. Так вот, для меня событием оказалась не только книга, но и этот вечер.
Овальный зал — это старинная комната, доверху заставленная книжными стеллажами, что подразумевает особую тональность.
Овальный зал — это помещение на сто с лишним гостей, и недаром Гарри Яковлевич сказал, что знает почти всех присутствующих в зале. То есть главным было не сколько, а кто.
Овальный зал — это миниатюрная сцена (я все время ловила себя на мысли, что она тоже из его мультфильма). И вышли на нее люди, встреча с которыми — россыпь самоцветов. Сам Гарри Яковлевич — не только непревзойденный рассказчик, но и удивительный исполнитель удивительных песен, в первую очередь военных и первых послевоенных лет. Конечно, он для красного словца объявил, что написал воспоминания о всей жизни и всех встречах — ну сам же знает, что обманывает. Книжка тонкая, а историй у него — на несколько толстых томов. И потом, он расчетлив как хирург — ни одного лишнего слова, и, боже упаси, лишнего прилагательного. И какое же это оказалось забытое наслаждение — и на сцене, и в книге, то есть в жизни.
Лично я готова сколько угодно слушать историю про Владимира Спивакова. Как он за день записал всю музыку к фильму, для чего специально прилетел из Парижа. А потом спросил, нельзя ли ему озвучить в фильме кого-нибудь доброго. Бардин сказал, что доброго уже нет, а есть злой Петух. Спиваков согласился на Петуха. Он время от времени звонил и спрашивал, когда будет запись. И вдруг Бардин узнает, что Юнеско присвоило Спивакову звание «Артист мира» и сегодня в Париже происходит награждение.
«Вечером я позвонил Володе по мобильному.
— Володя!
— Да, Гарри! — при абсолютном слухе узнал он меня.
— Я тебя поздравляю.
— Спасибо, дорогой.
А я слышу по телефону шум толпы и звон бокалов. Вероятно, идет прием на высоком уровне.
— Ты скажи мне главное, — продолжил Володя.
— Что?
— Я буду озвучивать петуха?
Я, едва сдерживая смех (что волнует человека, только что получившего звание «Артист мира»), на полном серьезе отвечаю:
— Ты знаешь, Володя, у меня были сомнения на твой счет, но сегодня, когда ты награжден званием «Артист мира», ты достоин озвучивать петуха!»
Гарри Яковлевич до обидного мало написал о великом музыканте Николае Петрове, о Юрии Белявском, о Зиновии Гердте, вообще всего — до обидного мало. Но и тут есть свой секрет. Сейчас пора пухлых мемуаров: кой-кого ни о чем. В книжных магазинах засилье этой продукции. Никому не известные люди вдруг пускаются в воспоминания, из которых выясняется, что они дружили с о звездами и знают множество чужих секретов, которыми охотно делятся с широкой публикой. Попадаются и «нетленки» граждан, чье имя на слуху: как правило тоже продукт, вызывающий несварение.
А книга Бардина — своего рода документ, удостоверенный судом чести. Читаешь и понимаешь, что он отвечает за каждое написанное слово.
Кто был на сцене? Дело в том, что сейчас без спонсоров ни поставить спектакль, ни снять фильм, ни издать книгу невозможно. И вот режиссер или автор начинает со сцены славить благодетеля. Оно и понятно, человек потратил деньги без всякой выгоды — мог не тратить. Но эти вынужденные почести вызывают у зрителей сначала неловкость, а потом брезгливость, которая не исчезает и после того, как опустится занавес. Конечно, это был не концерт в Кремлевском Дворце съездов, но был зал, была сцена и были люди в зале и на сцене. И Гарри Бардин, сам того не ведая, и тут задел за живое: все слова благодарности были неподдельными — людей не обманешь — а те, кто выходил на сцену, были дорогими гостями. Замечательная альтистка оркестра Владимира Спивакова, Светлана Степченко, которая озвучила утенка, Владимир Качан, Юлий Ким… Бардин сказал Качану: давай мою любимую — и он спел песню про кавалергардов из фильма «Звезда пленительного счастья». И если кто не знал чего-нибудь про Гарри Яковлевича, в это время многое можно было узнать. Юлий Ким — сплошные аплодисменты. Сам Бардин бесподобно спел песню босяков «Шо твори…, ой шо творится по тюрьмам ужасно, стоить, граждане, вам рассказать…»
А на прощанье вышла директор библиотеки Екатерина Гениева — человек с мотором «Ягуара». Это она устраивает такие праздники и по ее инициативе была опубликована книга Бардина. И вот они стояли на сцене, благодарили всех, кто пришел, и было непонятно: почему все так быстро закончилось?
А на другой день поздно вечером я случайно наткнулась на телепередачу «Свидетели», героем которой был Сергей Юрский.
Думала — посмотрю минут десять, на большее не хватит, ведь передача заканчивается во втором часу ночи. И на одном дыхании досмотрела до конца.
Юрский рассказывал о своей жизни. Об эвакуации, о том, как жил с родителями в крошечной комнате в цирке на Цветном бульваре, потому что отец был руководителем Госцирка или как там называлась эта организация, о том, как они наконец получили комнату в перенаселенной коммунальной квартире и отцу не пришло в голову требовать отдельное жилье, хоть он имел на это право. Он рассказывал о том, как люди вели себя во время войны: «Это были хрустальные люди». И о том, как отец начал пить, потому что ему было стыдно жить в сталинской отраве. И по мере того, как Юрский говорил, у меня поползли мурашки, потому что каждое его слово было выношенным, отлитым в каком-то драгоценном металле и снайперски попадало в цель.
Потрясаюший рассказ о труппе Товстоногова в БДТ — утраченный рай, жизнь под защитой гения. А как он сказал: «Пьяный на сцене? У Товстоногова? Это было бы просто предательство…»
Через двадцать лет эта жизнь кончилась. Оставил квартиру в Ленинграде, переехал в Москву — это была внутренняя эмиграция, уход в себя. Жил у Симонова, у Ии Савиной, в гостиницах, а на работу никто не брал. Не дали работать у Ефремова, у Захарова — он стал отверженным, потому что не поддерживал «генеральную линию». В труппу «Моссовета» его приняли по просьбе Фаины Раневской. Его воспоминания об этой великой актрисе стоят десятка пустых книжек с ее анекдотами. Он рассказал, как Фаина Георгиевна читала Пушкина, Маяковского, Бабеля — с листа, и это были великие спектакли, которые не состоялись. Это была ее драма.
Рассказ о событиях в Праге в 1968 году, думаю, запомню навсегда. Просто потому что так об этом не сумел сказать никто. В это время Сергей Юрский находился там на гастролях. Это не прямая речь, пишу как запомнила: «я увидел Прагу в расцвете человеческих талантов, потому что свобода — это не власть толпы, а творчество всей страны… И наши усталые танкисты, которые не знали, в какой город они пришли, некоторые думали, что он в Германии, которая хочет на нас напасть…»
Знаете, как бывает, когда человек говорит — и ты понимаешь, что он обращается к тебе. Именно и лично к тебе. Я слушала, боясь обронить хоть слово, потому что именно этого мне остро не хватало, и поняла я это, только увидев на ночном экране Сергея Юрского.
И в самом конце он сказал, что в последнее время его все больше интересует Сталин как реальный человек. Предел человеческих возможностей — не тот, когда он превосходит сам себя, а когда человек становится неограниченным властелином, может все — и начинает уничтожать других. И еще: Сталин и сталинизм — разные вещи. Чья вина в том, что мы следили друг за другом и предавали друг друга? Наша вина или его?
Передача закончилась в двадцать минут второго, окна в домах давно погасли, по экрану побежали титры, а я сидела и перебирала листочки, на которых наспех записывала то, что он рассказал…
Но самым удивительным было то, как эти два вечера почему-то скрепились в моем сознании в одно целое. Гарри Бардин — одно государство, Сергей Юрский — другое, два разных королевства. И наконец поняла. Я вспомнила, как на Алтае меня угостили сметаной и только что испеченным хлебом. И я остолбенела, почувствовав вкус натуральных продуктов. И даже после феноменального путешествия по неописуемой красоты местам в моих воспоминаниях этот вкус долго оставался на первом месте. Да, после потока поддельных красот, ненастоящих голосов, пластмассовых звездочек экрана, эфира и сцены, после трудно перевариваемых выступлений наших заступников, избранников и предстоятелей, я вдруг увидела нечто бесспорное и неподдельное.
Гарри Бардин за свою долгую творческую жизнь не совершил ни одного коммерческого поступка. Он позволил себе роскошь делать только то, что не продается, а дарится. И его камерный праздник потому и остался в памяти как большой пир — там не было здоровенных пластиковых тортов и приглашенных звезд, там были звезды, которые с неба — их приглашать не надо, и они сияют потому что звезды.
И Сергей Юрский, каждое слово которого было произнесено как последнее, то есть честно и без всяких там условий и скидок на обстоятельства — он обжег именно обезоруживающей неподдельностью.
Нас травят и душат подделками, а мы бешено сопротивляемся. Идем к Бардину, включаем передачу с Юрским. И вдруг откуда-то в окно вливается запах первых пионов. Ну почему откуда-то? Ведь на дворе май, и пионы настоящие, крымские.
Источник: mk.ru